Владимир Ост. Роман - Сергей Нагаев

Осташов, не приближаясь к крысе, побежал по брусчатке параллельно тротуару, обогнал животное, а затем резко сменил направление и в три прыжка достиг бордюра. Грызун оказался в тисках и замер на месте.

Владимир и Григорий начали медленно сходиться, так что крысе оставалось два пути – либо на север, то есть на тротуар, либо на юг, на открытое пространство площади. Какое бы решение зверек ни выбрал, в любом случае он должен был предстать перед фотообъективом.

– Вася, лови момент, сейчас покажется, – сказал Хлобыстин.

– Отлично, мужики, – сказал Наводничий. – Теперь оба сделайте вид, что никого не гоняете, а просто как бы идете.

Крыса вскочила на тротуар. Стала оглядываться. Василий принялся снимать.

– Нормально в принципе, – оценил он.

Впрочем, уже через несколько секунд крыса, сориентировавшись на местности, метнулась под стену ГУМа и побежала вдоль нее прочь от Василия.

Наводничий, не прекращая съемку, погнался, было, за ней, но быстро прекратил преследование.

– Нет, это уже совсем не то, – сказал он. – Фон – говно.

В этот момент крыса обернулась, и если бы кто-то видел ее с близкого расстояния, этот кто-то мог бы поклясться, что на ее морденке появилась злорадная ухмылка. И, между прочим, вполне возможно, ухмылялась она не только потому, что ускользнула от надоедливой съемочной группы, а еще и потому, что увидела, оборотясь, что теперь уже над самой съемочной группой нависла угроза: по площади к эпицентру событий неспешно, но вполне целенаправленно приближался милиционер.

Друзья пока не замечали его.

– Ну как, получилось? – спросил Василия Владимир.

– Как тебе сказать? В системе «зачет-незачет» – однозначный зачет, но если по баллам – не «на отлично». Кремлевская зубчатка на первых снимках, конечно, будет видна, но все-таки фон немного не тот, который я хотел. Хотя, с другой стороны… с другой стороны…

Наводничий наконец увидел опасность, которая надвигалась с другой стороны площади – опасность в форменной одежде и с кобурой на бедре.

– Мужики, не оборачивайтесь – мент. Еще не близко. Вова держи пакет перед собой и не поворачивайся. Не поворачивайся, я тебе говорю. Выпусти крысу, быстро. Успеем доснять. Гриша стань плотно рядом с ним, прикрывай. Только без суеты.

Хлобыстин придвинулся к Осташову.

– Помочь?

– Да ну, – спокойно ответил Владимир, – расслабься, я сам.

– Погодь, дай-ка мне на секунду, – сказал Григорий.

Он взял баллон (прямо с пакетом) из рук Осташова.

– Вот так мы ее, вот так… – держа баллон одной рукой за дно, а второй за горловину, Хлобыстин несколько раз энергично встряхнул его, – отмудохаем.

– Зачем? – сказал Владимир. – Ты же убьешь ее!

– Крысу так просто не убьешь. Зато теперь эта контуженная стерва быстро не сбежит.

Григорий открыл крышку и перевернул стеклотару вверх дном.

Крыса шмякнулась на асфальт тротуара и завалилась набок с закрытыми глазами. Это было жалкое зрелище. Окажись животное в таком виде на старте крысиных бегов, на него не принял бы ставки даже самый прожженный и бессовестный букмекер, только махнул бы рукой и сказал: «Бог с вами, господа, отступитесь – дохлое дело».

– Сдохла? – гневно спросил Наводничий. – Ты что натворил, дубина?

Однако крыса очнулась и поднялась на ноги. Глазки ее открылись.

– А! О! – сказал довольный Василий. – Извини, Гришань, я был не прав. Так в самый раз.

Он стремительно, но при этом очень плавными, текучими движениями занял позицию, которая позволяла включить в фон кадра Спасскую башню (вместе с топающим по площади милиционером) и начал фотографировать.

– Не волнуйтесь, мент теперь ничего не подумает, – сказал Наводничий.

– А если даже и подумает, то как докажет, что это наши крысы? – сказал Григорий. – Пустая банка – не улика. Мало ли зачем она нам. Может, мы на рынок за развесной сметаной собрались.

– За тремя килограммами? – подначил его Владимир и усмехнулся.

Сам Осташов никакого волнения по поводу появления на сцене милиционера не испытывал: рухнувшая любовь и разбитое сердце сделали его нечувствительным и безрассудным.

– Да, за тремя килограммами. А чего, нельзя? Может, мы сметану очень любим, – огрызнулся Хлобыстин.

– Нет уж, Гришенька, – сказал Владимир, – придется ответить по всей строгости законодательства Российской Федерации.

– За что это?

– А за то, что крыс тут набросали.

– Да где набросали, бубенть? – Григорий все еще не понимал, что Владимир шутит. – Первая вообще вон уже где – хрен знает где. Ее к нам уже никто не пришьет.

– А! Вот вы и сознались, гражданин подследственный. Значит, дальняя крыса тоже ваша? Ага! Две крысы. Так и запишем в протокольчик: стадо крыс, – Осташов закусил удила. – Значит, пишем: намеренно бросили несколько крыс по очереди – сначала одну, а потом еще вторую. Это уже пункт статьи под названием «Систематически».

– Причем, – подхватил игру Наводничий. – Обратите внимание, крысы особо крупных размеров. Это – дополнительное отягчающее обстоятельство. Уж ты-то, Гриш, знаешь, что такое «в особо крупных». С твоим-то опытом антиобщественной деятельности. Я имею в виду компот из особо крупных абрикосов.

– Идите в жопу, – Хлобыстин набычился. – Вы сами – две крысы.

– И обратите внимание, ваша честь, – все более распаляясь и входя в роль прокурора, снова вступил Владимир. – Имеются еще пункты. – Он начал загибать пальцы. – По предварительному сговору – раз. Группой лиц – два. А то, что на Красной площади, – так это уж, извините, это вообще уже политика, измена родине! За такое – вышак!

– Согласен, товарищ, это заговор, – продолжил, по-ленински картавя, Василий, который уже перестал снимать. – Архиопаснейший заговор, батенька! Крысиное гнездо контрреволюции в самом сердце Москвы!

– Слышь, ты, Ильич хренов, – сказал Григорий. – Пошли отсюда, пока до нас не докопались. Ты уже отснялся?

– Отснялся, – ответил Наводничий и, продолжая дурачиться, снова обратился к Осташову, перейдя при этом на характерный кавказский акцент Сталина. – И еще вот что скажу, вам, товарищ Берия: давно пора раздавить гидру правой и левой оппозиции. Если гидра не с нами, она – против нас. Если врачи-убийцы не сдаются, их уничтожают.

– Так, вы чего это тут собрались? – вступил в разговор приблизившийся наконец милиционер, которого друзья уже всерьез не воспринимали. – Несанкционированный митинг?

– Да нет, просто фотографировались на память, – ответил Василий, пряча фотоаппарат в кофр.

– И больше ничего?

– А еще клеймим позором, – Наводничий, благополучно закончивший съемку, был настроен побалагурить.

– И кого клеймим? Чтоб клеймить в общественном месте, надо письменное разрешение мэрии, – сказал милиционер.

– Вот, это чудовище клеймим, – Василий кивнул на крысу и двинулся к ней.

Милиционер бесстрастно посмотрел на смирно сидящего грызуна.

– Крыс, что ли, никогда не видели?

– Видели. Но больше этого безобразия терпеть не желаем. Тем более на святом для каждого русского месте – на Красной площади. Банду крыс-вредителей под суд!

– В смысле? – милиционер прищурился.

– В прямом, – продолжал веселиться Наводничий. – Мы не поддерживаем лозунг: «Банду Ельцина под суд». Мы говорим только насчет крыс. Просто по отдельности стоим и просто говорим.

– Вы, ребята, меня за идиота не держите, вы здесь не просто так стоите. Используете коммунистическую фразеологию.

– Ого, какие слова мы слышим от нашей милиции – фразеологию, – изумился Наводничий. – Внутренние органы растут прям на глазах. Того и глядишь, Шекспира в подлиннике цитировать начнут.

По выражению лица милиционера (кстати, достаточно умного лица) можно было понять, что он польщен. Но было ясно также, что главное для него сейчас вытурить валяющих дурака молодых людей с площади.

– А по-вашему, – продолжил, впрочем, дискуссию защитник правопорядка, – если человек служит в милиции, то он обязательно дурак необразованный?

Ответить ему никто не успел. Потому что в этот момент крыса, которую обступили с трех сторон Владимир, Григорий и Василий, внезапно встрепенулась и опрометью ринулась вон из полукольца окружения в сторону Кремля, то есть прямо к стоявшему в трех шагах от съемочной группы милиционеру.

В секунду она доскакала до его ботинок. Не ожидавший от зверька столь яркой вспышки доверия, милиционер успел лишь отставить в сторону одну ногу, когда крыса, видимо, желая сейчас лишь одного – скрыться в какую-нибудь норку, шмыгнула в брючину его второй ноги. И тут же, судя по волнообразным шевелениям в этой брючине, она начала подниматься вверх.

Бедный блюститель закона был близок к обмороку. И это естественно. Вы можете обладать беспримерной отвагой, можете ходить в одиночку на задержание банды матерых уголовников, но когда у вас в штанине оказывается крыса, и более того, когда вы понимаете, что она продвигается к вашим гениталиям, тут уж любые нервы имеют право на системный кризис.